Валерий Александрович Баринов совершенно точно в представлении не нуждается, только в кино число сыгранных им ролей давно перешагнуло за две сотни. Недавно народный артист России провёл мастер-класс в Академии кинематографического и театрального искусства Н.С.Михал кова.
В кино почти разочаровался
— Валерий Александрович, с вашим колоссальным опытом работы что можете сказать о современном кино?
— Я действительно много снимался. После двух сотен фильмов я перестал их считать. У меня даже был период, когда я спорил с женой: если мы, переключая программы телевидения, не найдём меня, то она выиграла. Сейчас я в кино разочаровался. Его, конечно, задавили реклама и деньги. Я никогда не думал, что деньги станут идеей нашего искусства. Да и режиссура такая, что не всегда видишь режиссёра. Как-то ко мне подходит человек и говорит, что я у него снимался, и называет фильм. При этом добавляет: «Я, правда, на съёмочной площадке редко появлялся». Таких режиссёров теперь много. Впрочем, в этом году я был председателем жюри на разных кинофестивалях и видел несколько очень хороших картин, снятых женщинами. Замечательный фильм Наташи Назаровой «Плакать нельзя». Прекрасный фильм Ларисы Садиловой «Огород», она вообще очень интересный режиссёр.
— Вы много даёте концертов по России. Интересно, где побывали недавно?
— Сейчас я вернулся из Ясной Поляны. На вечере в гостиной Льва Николаевича Толстого произошёл удивительный случай. Там два рояля, я подошёл к одному и, совершенно не задумываясь, начал читать: «Рояль был весь раскрыт и струны в нём дрожали, как и сердца у нас за песнею твоей». Подходит организатор и восклицает: «Вы что, знали, что стихи именно про этот рояль?!» Оказывается, за этим роялем на одном из музыкальных вечеров у Льва Николаевича пела Татьяна Кузминская (младшая сестра супруги Толстого. — Авт.). На вечере был Афанасий Афанасьевич Фет, мой земляк. Он услышал Кузминскую и под впечатлением её выступления написал эти стихи, которые потом стали известным романсом.
Что в футболе главное
— Известно, что вы страстный футбольный болельщик. Почему вас увлёк именно футбол?
— Когда меня спрашивают, почему я болею за футбол, отвечаю, что футбол — это сохранённое во мне детство. Про футбол я могу говорить много и долго. Вот один случай, который произошёл на праздновании 100-летия Владимира Михайловича Зельдина. Он отыграл полуторачасовой спектакль, потом начались поздравления, длившиеся часа четыре. Весь бомонд пришёл его поздравить, и к каждому он подходил, с кем-то пел, с кем-то танцевал. Наконец банкет в большом фойе Театра Российской армии. Владимир Михайлович сидел с бокалом в руке рядом с женой Иветтой Евгеньевной и Наиной Иосифовной Ельциной. К слову, Зельдин за всю жизнь на самом деле не выпил ни одного бокала вина, не выкурил ни одной сигареты. Когда речь заходила о его возрасте, он говорил: «Я живу за всех», поскольку его родители и сёстры умерли рано. Когда я подошёл его поздравить, он сказал: «Я тебя прошу: не уходи, мне надо тебе сказать что-то важное». А публика всё подходит и подходит, но меня он не отпускает… В 4 часа утра снова подхожу к нему, и он говорит: «Я читал твои статьи про футбол. Хорошо пишешь, правильно, молодец. Я вот что хочу тебе сказать: передай футболистам, что очень важна культура паса. Будет культурный пас — будет и культурная игра. И публика на стадионе будет вести себя культурно».
Первый гонорар — кулёк конфет
— Расскажите, пожалуйста, о ваших первых шагах на сцене.
— Первый раз я появился на сцене в шесть лет. Я ровесник Победы, родился в Орловской области. После Великой Отечественной вой ны очень были распространены смотры художественной самодеятельности. И наш местный режиссёр придумал, что на районном смотре художественной самодеятельности перед тем, как победители начнут петь хором, на сцену выйдет мальчик и прочитает стихотворение. Это сейчас такого ребёнка найти просто, дети уже с трёх лет могут и читать, и писать, у меня вот два месяца назад родилась внучка и уже поёт (улыбается). А в то время найти ребёнка, который перед полным залом прочитал бы стихи, было трудно. Кто-то режиссёру подсказал, что у Бариновой шустрый пацан. И по партийной линии маме поручили выучить со мной стихотворение. Мама нашла в отрывном календаре стихотворение Исаковского «Ещё не все запаханы окопы…» И я прочитал. В зале сидели люди, одетые по большей части в гимнастёрки и шинели, оставшиеся с войны, и плакали. Почему они плачут, я не понимал, но почувствовал силу этого влияния на людей: вот я, маленький, стою и читаю стихи. В конце всех награждали премиями: кому-то давали отрез на платье, комуто новую телогрейку, а мне — огромный кулёк конфет. Это были мои первые в жизни шоколадные конфеты «Весна» и «Ла сточка», которые я принёс в нашу большую семью. Может быть, тогда у меня и зародилось ложное ощущение, что артистам хорошо платят. В конце концов зародившаяся мечта привела меня в Орловский драматический театр, куда я устроился рабочим сцены. И был, между прочим, хорошим рабочим. А потом поступил в Театральное училище имени Щепкина.
Выходил на сцену с кумирами детства
— Как получилось, что первым местом вашей работы стал Александринский театр?
— Меня оставляли в Малом театре, а мою красавицу жену нет. Я был влюблён, и мы поехали к ней в Ленинград. Нас во многие театры брали, но мы остановились на Александринке, где тогда царствовал Товстоногов. Посчастливилось работать с кумирами моего детства: Меркурьевым, Толубеевым, Симоновым, Фрейндлихом, Горбачёвым… Помню первую встречу. Я приехал в Александринку, а там такое роскошное фойе с настоящей бронзой, скульптурами. И вдруг слышу грохот домино по столу. Думаю: ничего себе, работяги обнаглели. Захожу и вижу: за столом сидят Симонов с Толубеевым, Меркурьев с Фрейндлихом и режутся в домино.
— Фильмы с замечательным артистом Василием Васильевичем Меркурьевым и сегодня часто показывают по телевизору, например «Небесный тихоход», «Верные друзья». Случались у вас с ним казусы на сцене?
— Как-то пришлось срочно ввестись в спектакль, в котором играл Меркурьев. Он посмотрел на меня и говорит: «Юное дарование, я вам должен сказать, что, когда я на сцене, у меня поднимаются сахар, инсулин, адреналин, и я могу забыть текст». Я говорю: «Я вас понял, Василий Васильевич». Он продолжает: «Нет, вы не поняли. Я не останавливаюсь, я буду говорить. А вы, как услышали, что я мысль сказал, вступайте». Мы порепетировали, вроде всё нормально. Выходим на сцену, он начинает монолог своего героя: ругается, что я плохо учусь, что стулья теперь не те, пиджак нельзя повесить… Ходит и говорит-говорит. Я за ним. Потом поворачивается ко мне и произносит: «Я всё сказал». В Ленинграде, кстати, я проработал семь лет, потом меня режиссёр Ростислав Аркадьевич Горяев позвал в Театр Советской армии. Переманил ролью, за которой я всю жизнь гонялся, но ничего не получилось.
Проклятая роль
— Что же это за роль?
— Горяев пригласил меня играть Макбета. При этом Касаткина должна была играть немолодую королеву, но ей не понравилась режиссёрская версия. Потом роль Макбета много раз возникала передо мной и уходила по непонятным причинам. Однажды в Англии я проводил мастер-класс и между делом сказал, что Макбета мне так и не удалось сыграть. И услышал: «Скажите судьбе спасибо: он приносит несчастье». Оказалось, что английские артисты вообще не произносят «Макбет», они вместо этого говорят «шотландская пьеса Шекспира». Я не суеверный человек, но два случая заставили задуматься. Когда роль Макбета досталась Владимиру Сошальскому, он сыграл премьеры, на радостях поехал в Рио-де-Жанейро и в первый же день сломал там ногу. А Анатолий Васильев, проиграв месяц Макбета, получил инфаркт. После это я подумал, что эта роль действительно проклята.
Загрузка ...
